"Если умру..."
Это окончание моих воспоминаний о последних днях поэта Юрия Влодова.
Он умер 29 сентября 2009 года в 1-й Градской больнице на 77-м году жизни.
Людмила Осокина (Влодова),
вдова поэта
29 сент
(Именины Людмилы по церковному календарю)
Святая великомученица Людмила
увела его из этого мира…
Около часу дня я была уже в больнице, надеясь застать врача и переговорить с ней о дальнейшем лечении и пребывании Влодова в больнице.
Я поднялась на этаж. На обычном месте кровати с Влодовым я не обнаружила. Интересно, где он может быть? Неужели, в конце концов, в палату положили? В какую же? Но…нет.
Его кровать просто-напросто передвинули в глубину коридора, к медицинскому посту. Рядом с ним стояла кровать какого-то побитого мужика.
Ко мне сразу пристала санитарка, ухаживающая за Влодовым. Эту я еще не видела. Заискивая, она пыталась раскрутить меня на деньги. У меня в кошельке оставались последние 100 рублей. Я стала размышлять над тем, есть ли какой-то смысл в том, чтобы ей их давать. Она сказала, что он сегодня практически ничего не ел, утром отказался от каши, днем съел пару ложек картофельного пюре. Это было очень плохо. Вчера он тоже отказался от еды, по словам Тони. В таком случае, он может просто от голода тут помереть, я и не успею его забрать.
Что же случилось за эти два дня, пока меня не было? Ведь в субботу все было хорошо: и поел он неплохо, и вид у него был ничего. И вот опять двадцать пять: все по новой.
Я взяла пачку с большим йогуртом и стала его кормить. Кое-как он съел половину. Напоила его. Дальше он наотрез отказался есть. Обнаружила в холодильнике Тонин бульон, но он был холодным и греть его было негде. Я не стала его доставать.
Санитарка все кружила вокруг меня, не зная, чем услужить и как выманить у меня хоть сколько-нибудь денег. Я упорно старалась не замечать ее поползновений.
Мне надо было еще поговорить с врачом, но ее еще не было, должна была вроде бы подойти. Мне попался на глаза заведующий. Он тоже был в курсе болезни Влодова, но не особо хотел со мной разговаривать. Хотя кое-что у него удалось узнать. Я поинтересовалась, почему моему мужу выставили такой диагноз: рак легких. «Это я предположил еще в реанимации» – сказал заведующий. «А как можно подтвердить это?» – осторожно попыталась выведать я. «Нужно сделать биопсию», – ответил заведующий. «А как ее сделать?» – спросила я. «Это делается при операции. А операции он не перенесет» – ответил врач.
Понятное дело. Во как! Значит, подтвердить особо нечем, а предполагать можно все, что угодно. Также можно предположить, что там вообще ничего нет.
Я спросила, а нельзя ли в таком случае, в ближайшие дни вообще забрать его домой. Всё, что можно, здесь уже сделали, операцию он не перенесет, тогда зачем он здесь будет лежать?
«Я думал, что вы вообще не хотите его забирать или хотите продержать его здесь как можно дольше», – удивился врач. «Да, я хотела, чтобы он в больнице какое-то время полежал, потому что я с ребенком должна была лечь в детскую неврологическую больницу на целый месяца, а дома больше никого нет и ухаживать за ним некому. Но, ситуация изменилась, мы из больницы ушли, поэтому я теперь могу его в ближайшее время забрать, может, дома ему будет лучше», – объяснила я.
Я надеялась, что в домашней обстановке ему действительно станет лучше. В больнице его состояние стало намного хуже из-за всяких там врачебных манипуляций. Ведь врачи не дадут человеку спокойно лежать, они без конца будут мучить его какими-то медицинскими процедурами. А больному человеку в первую очередь все-таки нужен покой. В этих больницах только здоровые еще и могут выжить, у больных практически никаких шансов нет. Ну да ладно.
Конечно, прежде чем его забрать, надо было разобраться еще с гипсом на руке, где и когда они его будут снимать. Была еще проблема в деньгах на перевозку. Деньги должны были поступить на счет не раньше пятницы или даже понедельника, а сейчас был только вторник. Так что ему надо было перебыть в этой больнице еще пару-тройку дней, максимум неделю. Но это так ерунда. Это можно вытерпеть.
Врач все не объявлялась, хотя было уже около двух часов. Мне нужно было идти, ребенок-то дома был один.
Я вернулась к Влодову, ксерокопию его паспорта я решила положить ему под подушку.
Я надела на него принесенную из дома футболку, чтобы ему было хоть немного теплее. Санитарка принесла откуда-то теплые вязаные зеленые носки и заботливо надела ему на ноги. Ну что тут будешь делать? Пришлось-таки отдать ей последнюю сотку, больше обрадовать ее было нечем. После полученной сотки, она тут же исчезла вместе со своей заботой. Мне почему-то подумалось, что и носки эти она принесла не более чем на час. Как только я уйду, она тут же сдернет их с его ног и прибережет для следующего, более выгодного клиента.
Бедный-бедный-бедный Влодов! Всей своей гениальностью ты не заслужил даже простых носков, не говоря уже о месте в палате, нормальном медицинском обслуживании и простой человеческой заботе.
Я посмотрела на Влодова. Он – на меня. Цвет его глаз был похож на черно-коричневый больничный суп. Он устал и хотел, чтобы я побыстрее ушла. Я сказала, что в пятницу или в начале следующей недели я его отсюда заберу. Он ничего не ответил.
У меня не вызвало особого опасения его состояние. Оно было стабильно тяжелое, но не более того. Буду готовиться к перевозке его домой. Надо будет дома все приготовить, купить клеенку на кровать, может даже судно. Окно заклеить, чтобы не дуло.
Врач так и не появилась. Я попрощалась с ним и ушла.
Я спустилась вниз и прошла к остановке троллейбуса. Вдруг мне подумалось, а не зайти ли напоследок к Ольге Юрьевне, в храм? Может, удастся забрать у нее книжку Влодова, которую я ей оставляла на просмотр, а то у меня больше не осталось ни одного экземпляра. Да и вообще, надо бы сказать, что там все в порядке сейчас и ничего уже не нужно делать. Я вернулась за больничную ограду. Набрала по мобильному ее номер. «Ольга Юрьевна, можно ли к вам сейчас зайти?» – спросила я. «Конечно», – ответила она. Я прошла в храм.
«Вы знаете, – сказала я, – наверное, ему сейчас уже ничего не нужно. Вроде бы, и больничные санитарки ухаживают за ним нормально, он лежит чистенький, ухоженный. Единственное, что плохо, почти ничего не ест. Но, как-нибудь дотерпит. Я его через несколько дней домой заберу.
«Ну, и хорошо!» – обрадовалась Ольга Юрьевна.
«Ольга Юрьевна, могу ли я забрать у вас его книжку, а то у меня был последний экземпляр».
«Вы знаете, мне бы хотелось показать ее отцу Аркадию. Мне очень понравились его стихи, очень хорошие стихи».
«Ну ладно, – сказала я, – достану где-нибудь еще».
«А вы не хотели бы, – вдруг спросила Ольга Юрьевна, – чтобы к Юрию Александровичу зашел священник, причастил его?»
Я замялась. Хотя он и крещенный, но таким уж верующим не был. Я не знаю, как он к этому отнесется. А вдруг он его прогонит, кто его знает? Он человек бесцеремонный, вон он как раньше графоманов гонял!Я должна его сначала об этом спросить. Да, еще дело в том, что он всю жизнь очень активно работал над божественной тематикой в своем творчестве. Ведь основная его книга так и называется «Люди и боги». Но… тут вопрос сложный. Он работал над этой темой не совсем с религиозных позиций, а в некоторых случаях даже и наоборот. Он же непростой человек.
«Вы знаете, Ольга Юрьевна, здесь дело непростое, – ответила я. – Он же – необычный человек, соответственно, он там на особом учете. Там уже насчет него, да и насчет всей нашей семьи все решено. Молись-не молись, это уже без разницы.
«Наверное, оно так и есть», – согласилась Ольга Юрьевна. Мы попрощались и я поспешила домой.
Дома я стала размышлять над тем, что он ничего не ест, меня это все-таки сильно беспокоило. Я вечером позвонила Тоне и попросила ее, чтобы она сходила к нему завтра или послезавтра и хоть как-нибудь покормила его. Я же не могу каждый день к нему ездить, у меня ребенок, и так его все время оставляю одного, как бы чего не случилось, мало мне и так проблем, а она рядом там живет, пара троллейбусных остановок, можно даже пешком пройти. Тоня согласилась, но сказала, что это не выход и если он и дальше будет отказываться от пищи, то нужно кормить его через зонд. Я сказала, что ладно, но надо ему как-то хотя бы до пятницы перебиться, когда я в следующий раз приду. Я, успокоенная легла спать
30 сент.
(День Веры, Надежды, Любви по церковному календарю)
«Если умру…»
Весь этот день я решила посвятить домашним делам, никуда не ходить. Во-первых, я решила заделать окно на кухне, а также постирать детские вещи. Чистых вещей у ребенка со всей этой кутерьмой совсем не осталось и приходилось одевать ее во что попало.
Я включила машинку, забросила партию детских вещей и занялась заделыванием на кухне окна. Пока что не топили, и в кухне из-за сквозняков было очень холодно и неуютно.
Я достала старые газеты, стала скатывать их в жгуты, мочить в воде и потихонечку заделывать все щели. Так я делала уже многие годы. Но это была довольно трудоемкая операция, и я провозилась с этим окном несколько часов. Наконец, окно было заклеено, в кухне сразу же сделалось теплее.
Машинка потихоньку стирала. Я забросила туда еще одну партию вещей. Выстиранные вещи повесила сушиться на сушилку в комнате. Также развесила белье в ванной. Больше вешать было некуда, поэтому решила в этот день уже не стирать. Убрала машину, вымыла пол в ванной. С окнами тоже сильно устала. Помыла заодно и пол на кухне, стала ждать, когда он высохнет. Но он сох очень плохо.
Я опять зашла на кухню, но вдруг мне стало как-то не по себе. Вроде и окно заклеила, и пол помыла, но что-то как-то было не так, появилось какое-то тревожное чувство и оно всё усиливалось. Я не находила себе места. Что ж такое, что ж такое?
Было уже где-то 15.30 дня, но я почему-то решила позвонить в больницу и справиться о состоянии Влодова. Мне раньше никак не удавалось дозвониться до справочной во второй половине дня, поэтому мне почему-то подумалось, что справочная работает только с утра, примерно до 11 часов, так что звонить туда в другое время бесполезно. Поэтому во второй половине дня я уже старалась не звонить. Но тут я почему-то не раздумывая позвонила.
Трубку сняли сразу же. Я поинтересовалась, можно ли узнать о состоянии больного. У меня спросили, как фамилия. Я назвала. Спросили также, где он лежит, в каком отделении, в какой палате. Он, правда, не в палате лежит, а в коридоре, но я дала все необходимые сведения. Мне сказали, что больной с такой фамилией из коридора вычеркнут. «А почему?» – поинтересовалась я. «Ну, может, его из коридора куда-нибудь перевели» – осторожно ответили оттуда. «И куда же его могли перевести?» – спросила я. «Может, в палату, а может, в другое отделение». «Хорошо, но как же мне его теперь найти?» – обеспокоилась я. Меня стали спрашивать, какого числа больной поступил в их больницу. Я стала считать, так как толком сама не знала, когда его перевели к ним. Сказала, приблизительно, что 15-го числа. Там опять зашушукались, но так толком ничего и не ответили.
«Может быть, он умер?» – вдруг, как бы в шутку предположила я.
«Сейчас посмотрим. Да, действительно, он умер» – ответили на том конце провода.
Я не поверила своим ушам! Такого просто не может быть!
«Когда же он умер? Я же только вчера у него была, и все было нормально! – от неожиданности воскликнула я.
«Он умер вчера вечером около 12 часов ночи», – ответили мне. Вот так. Оказывается, даже вчера вечером, ну ничего себе! И ничего мне до сих пор не сообщили! Я могла туда сегодня вообще не позвонить. Я даже представить себе не могла, что с ним именно вчера вечером что-то может случиться! Состояние у него было тяжелое, но стабильное, но оно таким было у него все время. Он мог в таком состоянии довольно долго пролежать. От чего же он так скоропостижно умер, вдруг? Наверное, от каких-нибудь лекарств, которые они без конца через него прокачивали и он уже не в силах был это выносить. Тут и здоровый бы умер, не только больной. Вот не зря же я не доверяла этим врачам, этим больницам! Так не хотела Влодова в больницу отправлять, тянула до последнего. Вот как знала! И все равно не уберегла. Доконали, сволочи, человека! Может, в итоге на органы решили его забрать, если из денег с нас взять нечего.
Ну что теперь сделаешь? Эту беду теперь ничем не поправишь, из мертвых его не воскресишь.
Я спросила, что мне теперь делать, как мне все это оформлять, куда обращаться? Мне ответили, что своего морга в 1-й Градской нет, и все тела отвозят в 55-ю больницу, на Загородное шоссе. Там я смогу получить справку о смерти. Они продиктовали мне телефон этой больницы и адрес. Я положила трубку.
Ну что тут можно сказать?
Вот он, этот исторический момент: смерть поэта Юрия Влодова:
29 сентября 2009 года
Наконец-то, он отмучился! Я порадовалась за него. Было такое ощущение, что он никогда не умрет, и будет вечно тут мучиться. Может его проклял кто, заклятие какое наложил от смерти. Он даже написал по этому поводу свое трехстишие:
«Если умру,
Присяду на холмик могилки своей,
Задумаюсь крепко».
Как же он мечтал о смерти! С того самого момента, как мы с ним познакомились, еще в 1982 году, 27 лет назад. Он все время об этом говорил. Ему тогда было 50. Он мог с таким же успехом и тогда умереть, тем более, что чувствовал себя ненамного лучше, чем теперь. Скитания, лишения и прочие невзгоды жизнь его не украшали. Но его приговорили к этой собачьей жизни еще на долгие 27 лет! Ужас! И он стойко все переносил, без особых жалоб. Но, наконец-то, он избавился от всего этого. От этой жизни, от всего этого кошмара! Наконец-то! Он-то избавился…
Только день выбрал какой-то… не такой, в мои именины, надо же! Я вообще забыла про эти именины, я их никогда не отмечаю, но вот теперь вспомнила. Что бы это могло значить? Теперь, получается, в мои именины будет день траура, день его памяти. Но может, ему так надо было, зачем-то. Или им там надо было увести его именно в этот день для чего-то. Святая великомученица Людмила, моя небесная покровительница, увела его на вечный покой. Ей это поручили. Вот так.
Цифры также какие-то сакральные у этого дня – три девятки: 29.09.09. Да! А если перевернуть, то три шестерки получается.
Значит, специально этого дня там ждали, так ему нужно было уйти, именно в этот день.
Ну да ладно. Всё это потом, вся эта мистика. Сейчас нужно было осознать этот непростой факт, это была все-таки смерть, и смерть близкого человека, но осознать пока что в полной мере никак не получалось. Я не могла поверить, что вот так просто он взял и умер. За первый же свой заход в больницу. Обычно все-таки в эти больницы по нескольку раз суются, прежде чем там в итоге умереть. Все это крутится, вертится, туда-сюда больного таскают, лечат, как бы. И даже верят, что вылечился. Есть время привыкнуть ко всему, как-то приладится. А тут вот так вот, сразу: взял и умер.
Я вообще думала, честно говоря, что они в первую же ночь его ухандокают, в первый же день, почему так боялась его отправлять. Очень опасно сейчас в эти больницы соваться, очень опасно. Врачи – это профессиональные убийцы, лучше им в руки не попадаться, особенно на скорой. Привезут человека, покидают куда попало, повкалывают ему там не пойми чего, и разбирайся потом. Поэтому, то, что он первую ночь и первый день выжил, было большой победой. Уж потом можно было как-то продержаться. Но, вот не продержался, видишь ли. Не продержался. Наверное, попросту не захотел. Ему эта жизнь уже была совершенно не нужна.
Так закончился земной путь легендарного поэта Юрия Влодова.
Светлая ему память!
Похоронила я его на кладбище в Ракитках, это в 15 км от Москвы по Калужской дороге. Похороны состоялись 3 октября.
На них присутствовали всего 10 человек: я, его жена, Людмила Осокина (Влодова), Антонина Ростова (Глущай), Анна Гедымин, Боря Рейн, Александр Никитушкин, Игорь Гамазин (Нерлин), Сергей Телюк, Владимир Цапин, Нина Краснова, Александр Климов-Южин.
сентябрь – октябрь 2009,
сентябрь 2010.
На могиле Юрия Влодова. 3 октября 2009 г.
Полный вариант воспоминаний "Последний сентябрь" опубликован в Германской сетевой литературной газете "Зарубежные задворки".
http://za-za.net/index.php?menu=authors&&country=nomer&&author=nomer10_01_10&&werk=007
